* * *
Возможно, мы принадлежим земле
(Куда ни заведет воображение),
И с высотой нам не грозит сближение.
Мы из золы и кончимся в золе?
Возможно, так Всевышним решено?
(Куда ни заведет воображение),
И вовсе мы не Бога отражение,
А обезьяны, и без всяких но?
Поделать что? Дано воображать,
А правда остается за Всевышним.
А нашим схемам умненьким и пышным,
В помойной яме времени лежать.
* * *
Иду по чужой я тропинке,
Гощу у чужой я родни.
Осенние паутинки
Блестят, далека видны.
Хочу я домой возвратиться,
На родину тянет опять,
Ищу я знакомые лица
В толпе, не могу отыскать.
Подрезаны быстрые крылья,
Не радует солнечный свет.
Давно для себя здесь открыл я —
Без родины жизни мне нет.
* * *
Опять глядит в окно луна,
Такой и вы ее видали;
В бокале нет уже вина,
Одна лишь пустота в бокале.
И если шторкою закрыть,
Она от лунности зашает.
Мне скоро здесь уже не быть,
Останется луна большая.
СЛЕДЫ
Смотрю, куда ведут следы?
Шаг ускоряю понемногу.
Туда, где все в снегу сады?
А после выйдут на дорогу.
Кусочек поля перейдя,
Отрежутся вдруг санным следом,
Домыслие опередят,
Что дальше — никому неведомо.
А может, встретят след другой
И станут как лыжня тугая,
И обогнут лесок дугой,
Своей надежды не теряя.
А если до реки дошед,
Внезапно там и оборвутся...
«След, погоди, послушай, след,
Дни лучшие еще вернутся».
* * *
Крутятся верхоплавки,
Так подплывают, сяк,
Возле речной травки,
Возле замытых коряг;
Вон как буравят воду,
Спинки у них - уголёк,
Плеску-то от народа,
Что под названьем «малёк».
Плещется, не обидно,
В солнечной тишине...
Мелкую рыбу видно,
Крупная на глубине.
* * *
Солнечный напиток
Льется свет неся,
И река разбита
На осколки вся.
Теплые ладоши
Ветра. А года...
Да, я нехороший,
Ты так молода.
* * *
Я не боюсь одиночества,
Пламени, огненных стрел.
В общую баню не хочется,
В массу распаренных тел.
Я не боюсь осуждения,
Злых, но внимательных глаз,
Чуть ли не от рождения
Я созерцать был горазд.
И не боюсь я осажиться,
И окунуться в грусть.
Может мне только кажется,
Что ничего не боюсь?
* * *
Душа бессмертна или нет
Узнаем, как покинем свет.
* * *
На излучине речушки,
Вдалеке от многих глаз,
Деревце стоит — девчушка,
Ждет кого-то. Может вас.
Только ветер, только травы,
Только вод стекло и дрожь;
Вот и все ее забавы
Здесь, где тропок не найдешь.
Скромность — это нынче роскошь —
Для кого-то звук пустой.
Эта самая березка
Лучше пыльной городской.
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
2) Огненная любовь вечного несгорания. 2002г. - Сергей Дегтярь Это второе стихотворение, посвящённое Ирине Григорьевой. Оно является как бы продолжением первого стихотворения "Красавица и Чудовище", но уже даёт знать о себе как о серьёзном в намерении и чувствах авторе. Платоническая любовь начинала показывать и проявлять свои чувства и одновременно звала объект к взаимным целям в жизни и пути служения. Ей было 27-28 лет и меня удивляло, почему она до сих пор ни за кого не вышла замуж. Я думал о ней как о самом святом человеке, с которым хочу разделить свою судьбу, но, она не проявляла ко мне ни малейшей заинтересованности. Церковь была большая (приблизительно 400 чел.) и люди в основном не знали своих соприхожан. Знались только на домашних группах по районам и кварталам Луганска. Средоточием жизни была только церковь, в которой пастор играл самую важную роль в душе каждого члена общины. Я себя чувствовал чужим в церкви и не нужным. А если нужным, то только для того, чтобы сдавать десятины, посещать служения и домашние группы, покупать печенье и чай для совместных встреч. Основное внимание уделялось влиятельным бизнесменам и прославлению их деятельности; слово пастора должно было приниматься как от самого Господа Бога, спорить с которым не рекомендовалось. Тотальный контроль над сознанием, жизнь чужой волей и амбициями изматывали мою душу. Я искал своё предназначение и не видел его ни в чём. Единственное, что мне необходимо было - это добрые и взаимоискренние отношения человека с человеком, но таких людей, как правило было немного. Приходилось мне проявлять эти качества, что делало меня не совсем понятным для церковных отношений по уставу. Ирина в это время была лидером евангелизационного служения и простая человеческая простота ей видимо была противопоказана. Она носила титул важного служителя, поэтому, видимо, простые не церковные отношения её никогда не устраивали. Фальш, догматическая закостенелость, сухость и фанатичная религиозность были вполне оправданными "человеческими" качествами служителя, далёкого от своих церковных собратьев. Может я так воспринимал раньше, но, это отчуждало меня постепенно от желания служить так как проповедовали в церкви.
